Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупич - Страница 67

Эта мысль его немного развлекла и он хихикнул, в ответ на что удар свободным концов верёвки ожёг плечо. Олег обернулся и беззлобно сказал по-русски:

— И тебе того же тем же по тому же месту, друг.

В ответ конвоир что-то проикал и отвесил Олегу снова. Мальчишка, пересиливая боль, улыбнулся и уже себе под нос пробормотал:

— Ну и урод…

Его огрели в третий раз. Олег вежливо улыбнулся. Он и сам не знал толком, с чего его так пробило на шутки, если внутри всё сжималось в дрожащий комок, а на заднем плане мелькала жуткая (и вдвойне более от своей возможности!) картинка: сейчас в шатре его поставят на колени и перережут глотку. Может быть, именно поэтому он и хохмил — чтобы эта мысль не выпирала вперёд.

Ростан — тот, который написал про Сирано де Бержерака — говорил: «Умирать нужно так, чтобы твой смех глушил твой предсмертный стон». И, едва Олег это вспомнил, как его пинком вбили внутрь шатра.

Юргил был тут. Олег сразу понял, что это он. Развалился на подушках в окружении всех своих шести жён (или кого-то ещё женского пола). Они поочерёдно лезли к нему с ласками, но каган отпихивал их толчками то ног, то левой руки — правая у него была занята. Он жрал. (Олег, хоть и был очень голоден, смотрел на еду довольно равнодушно — жажда была сильней). Рыгал, сплёвывал в серебряное блюдо, кидал кости в одноногого уродца, ловко подхватывавшего их золотым кувшином… Икал, чесал волосатое пузо в разошедшемся запахе халата… Морда Юргила лоснилась от жира, он вытирал его тяжёлым от драгоценного расшива рукавом.

Во всей этой картине было что-то беспредельно, но удивления, мерзкое.

Двое лбов с карабинами в руках подпирали столбы шатра. Лица у них были типичные — похожие на классические русские блины. Блины Олег любил, особенно с маслом и сахаром… Есть мир, где Марфинка, мир, в котором пекут блины… Почему одновременно с ним существуют эта жирная рожа, и всё, её окружающее? Странно… Какое-то противоречие…

Для каждого католика, читал где-то Олег, вызовом на бой является сама мысль о существовании дьявола. Не обязательно его видеть. Важно знать, что на свете есть зло — и оно в противоречии с тем, чем ты живёшь. Разное зло. Большое, огромное. И вот это — маленькое и жирное, гордое величием раздувшегося клопа, самого большого на матрасе…

Горели несколько ярких масляных ламп. В тёмном углу заунывно дребезжали какие-то инструменты — самих музыкантов не было видно. Пахло грязью, едой и чем-то сладким, тошным. Олег вздохнул. Обстановка неожиданно напомнила ему дворец гангстерского «короля» Джабы Хута из «Звёздных войн». Да и сам Юргил похож. Видом и размерами…

Принимать позу юного героя — вскидывать голову, сверкать глазами, расставлять ноги пошире — не хотелось. Потому что было страшновато.

И тошно. Больше, чем страшно.

Юргил рыгнул особенно звучно. В американских комедиях ему как актёру не было бы цены… Выпучил глаза, зашарил по низенькому столику, отдуваясь — добрый мальчик Олег с надеждой подумал, что сейчас каган загнётся от инфаркта. Но Юргил схватил чашу, булькая, хрипя и отдуваясь, закачал в себя не меньше литра белёсого кумыса. Удовлетворённо выдохнул, издал продолжительный и отчётливый «пук» и зашарил в штанах. Одна из жён немедленно подставила золотой сосуд. Юргил снова вцепился в мясо; громкое журчание почти перекрыло музыку.

Олег почувствовал, что ему смешно. Выразилось это в том, что у мальчишки вырвалось громкое «хрм!»

Юргил поднял глаза, продолжая жевать. Олег сказал бы, что сейчас он походил на хомяка, но хомяки ему всегда нравились.

— Ну что — подумал? — кивнул он, коверкая английский так, что хотелось заткнуть уши. — Отвечай давай, что думал, что придумал, а? Я тебе долго дал подумать! Второй глупый, хочет умирать! А ты подумал?

Олег молчал. Перевёл взгляд с огня одной из ламп на свои ноги. Точно — наступил в навоз… Что-то, мелькнув перед глазами, сильно ударило по верхней губе — вспыхнула боль, брызнули слёзы. Олег услышал хоровой смех, похожий на лай, проморгался. У его ног валялась большая полуобглоданная кость.

Олег сцедил нить алой слюны, потрогал губу языком изнутри. Там кровоточила солёная рана.

— Пошёл ты… — прошептал он достаточно громко, но тоскливо. Получилось шепеляво. Олег сплюнул снова. Кровь опять…

Юргил захохотал, сотрясаясь всем телом. Олег не заметил, как одна из жён, подойдя сбоку, выплеснула ему в лицо мочу мужа — вонючий тёплый поток окатил мальчишку. Он вскинулся — но тут же сник. Почему-то ещё больше захотелось пить. Весь мир вонял, накатывало страшное безразличие. Броситься? С места не дадут сдвинуться эти, с верёвками… и руки связаны… Неужели всё, неужели убьют — вот тут, в этом мерзком месте, сейчас, ночью?! Дико захотелось увидеть солнце, вдохнуть свежего воздуха…

Олег сцепил зубы, чтобы удержать слёзы.

— Дурак! — Юргил всё ещё смеялся. — Ты большой маленький дурак! Почему не хочешь мне служить, а-а?! А, дурак?! Я самый сильный здесь, я каган этих земель! Меня все боятся! Торбаи меня боятся, дают мне оружие и золото, чтобы я в их земли не ходил, чтобы я на север ходил! Послов ко мне присылают, дружбы моей просят — боятся!

Олег равнодушно смотрел на глупую гору жира, бахвалящуюся какой-то непередаваемой, первобытной в своей дремучей наглости чушью. А ведь он верит, отстранённо подумал Олег. И в то, что он каган всех этих мест, и в то, что его боится Торбайский Халифат, хотя любой из отрядов халифа мог бы размазать всё кочевье в кровавую кашу… Что он там ещё несёт?..

— У меня даже рабам хорошо! Хочу себе белого раба, как ты! Поклонись! Я тебе одежду дам, будешь моих овец пасти! Жену дам, будете с ней новых рабов мне рожать! Сыновей родите — будут моих овец пасти, дочерей — я их в жёны возьму!