Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупич - Страница 61

— Мальчишки, скажите что-нибудь, — попросила Ольга, пряча руки под платье. — Надо сказать.

— Говори ты, командир, — тихо сказал Артур.

— Я? — Олег огляделся немного беспомощно. — Хорошо, — он поднял голову. — Я скажу. Когда трудно быть человеком — некоторые ломаются. Другие остаются людьми. Но только настоящий человек может и сохранить себя, и повести за собой других. За мечтой. Григорий Викторович, врут те, кто говорит, что мечта — это напрасная ложь. Просто врут. Я не знаю, как сказать, но вы меня поймёте… Вы жили как человек. Как воин. И умерли как человек и как воин. Счастливого вам пути домой, Григорий Викторович. Вы всё сделали правильно.

И, достав револьвер, Олег трижды выстрелил в потемневшее небо…

...Ковыль переливался бесконечными плавными волнами. В каменном жёлобе вдоль рельсовых путей с отчётливым журчанием бежала прозрачная вода. Прямо перед Олегом высилась груда брёвен — некогда бывших стеной какого-то здания вроде склада.

А по другую сторону этой груды таращил глаза Борька — с охапкой щепок.

И опять там, где стоят часы.

Костёр развели со старанием — до самых небес, чтобы стало жарко здешней холодновато-голубой луне, благо — в топливе недостатка не предвиделось. Олег и опомниться не успел, как у костра оказались какие-то всадники, оставившие неподалёку рассёдланных лошадей и снявшие лёгкие доспехи, парочка ну совершенно первобытного вида джентльменов, какие-то мальчишки и девчонки, солдаты в непонятной форме — и в форме начала ХХ века… Короче, всего — человек тридцать, не считая его собственных подопечных. Над огнём оказался вертел с тушей оленя и отчётливо запахло виноградным вином из притащенного кем-то меха.

В руках у Кирилла оказалась гитара, и он аккомпанировал, а Олег, плюнув на смущение и условности, пел, видя, что его все понимают — и радуясь тому, что его понимают все:

— Как уезжал я — не вспомнится...
Будто мне с неба что крикнули!
Ночью подкралась бессонница —
А утром лишь досочки скрипнули...
Может, я ветреный — может быть
Все вы окажетесь правыми...
Да я бы остался, я пожил бы,
Если б не ветер над травами!
А что душа моя? Да пылинка в пространстве.
Я вернусь, как и исчез — на рассвете!
Ведь хозяин мой один — ветер странствий,
Богом посланный с небес странный ветер...

Артур, кивая песне, оттачивал меч у кого-то одолженным бруском. Тимка с Олькой-младшей спали неподалёку, накрытые одеялами — торчали только макушки. Сидели рядом, приобнявшись, Саша и старшая Ольга. Борька, подбрасывая ветки в огонь, что-то объяснял мальчишке своих лет — белокожему, с длинной медной гривой, одетому в ребристый переливчатый комбинезон. Усатый воин весело взмахивал рогом с вином в такт песне Олега:

— А чтобы душою не маяться —
Надо порой лишь проветриться!
Ветер — он тоже меняется!
Шарик-то крутится-вертится!
И вот эта улочка пыльная,
Домик наш с крышей покатою...
А я не узнал тебя, милая —
Стало быть, будешь богатою!...

...Встретили их руганью — Борька даже сбился на мат. Оказывается, они ушли четыре (а не два) дня назад, и всё это время оставшиеся не знали, что и подумать. Но ругань быстро утихла, даже Сашка простила Артура, когда Олег быстро, но подробно рассказал о том, что они видели и что с ними было. А вечером как-то сама собой вдруг собралась вся эта компания.

Но в какой-то момент Олег устал от шума, от пламени костра — ото всего. Он поднялся (благо, Кирилл уже аккомпанировал одному из первобытных товарищей, певшему нечто, звучавшее в «автоматическом переводе» как не очень приличная песенка о проделках дикого кролика) и пошёл в темноту.

Ну как — в темноту? Она быстро превратилась в серебристую ночь, и Олег не удивился, когда вышел на берег знакомой реки.

Далеко внизу, на берегу, тоже горел костёр, двигались тени, и Олег хотел было туда спуститься, но обнаружил, что берег обрывистый — и просто остался стоять над откосом, скрестив на груди руки и глядя за реку. Позади катился в ковылях тёплый, упругий ночной ветер. Почему-то вспомнился Женька. Как он там, сделал ли то, на что надеялись его друзья? И ещё — а ведь этот Женька был кадетом авиационки…

— Артур, — окликнул Олег. И не удивился, когда Артур возник рядом, хотя позвал-то он негромко. — Ты случайно не знал такого у вас в авиационке — Женьку Баруздина?

— Баруздина? — Артур удивился. — Знал. Вернее, почему знал, знаю. Хороший парень, упёртый. Но он старше меня. Три года назад спасал мальчишку маленького, чуть сам не погиб, и учиться у нас ему врачи запретили. Из-за травмы — что-то там с давлением у него стало… А прошлый год явился и потребовал восстановить. Его так-сяк покрутили — и руками развели. Ремиссия, абсолютно здоров. Необъяснимо, но факт… А что это ты?

— Да так, — Олег засмеялся. — Так просто. Всё правильно.

Тут тоже был какой-то временной закидон. Однозначно. Но главным было другое — у Женьки получилось.

— Возьмёшь меня дальше? — Артур положил руку на плечо Олегу. Олег медленно повернул голову.

— Опять рисковать? — спросил он. Артур шевельнул бровями неопределённо: — Ну зачем?

— Слушай, — в голосе кадета не было ни сердитости, ни недовольства, — если бы я гонялся за адреналином, ты бы мог спросить: «Ну зачем?» Но я не гоняюсь за ним. Уверяю тебя. Ты ошейник на Тимке помнишь?

Олег кивнул. Ошейник с мальчишки снял один из подошедших к костру офицеров начала ХХ века — покрутил, пощёлкал, потом сунул в замок проволочку, повертел — и, брезгливо отбросив туго щёлкнувшую металлическую полоску в ковыль, потрепал мальчишку по голове. И Тимку тут же как будто «отпустило» — до этого натянутый, словно струна, он обмяк и почти сразу завалился спать.