Прямо до самого утра или Секрет неприметного тупич - Страница 107

107

Но почему-то совсем не было страшно. Может быть, потому что в порт они не шли? А это сейчас стало самым-самым важным…

— За парапет! — Артур сдёрнул винтовку и повалился на пол. Через долю секунды упали и другие мальчишки. А ещё через долю — по старинной кладке с рёвом и громом ударили очереди пулемётов.

Олегу показалось, что закачалась вся башня — до основания. И уж во всяком случае — камни, к которым он прижимался, тряслись и вибрировали точно. Воздух наполнился сладковатым вкусом горелого, визгом и воем. Приоткрыв зажмуренные в первую секунду глаза, Олег увидел кулак Макса — дёргающийся, с торчащим из него патроном.

Сейчас дирижабли подойдут и высадят десант. Эта мысль только и осталась в голове… но стрельба вдруг прекратилась. А потом — голос Юрки:

— Наши! Вставайте, наши!

Три белых дирижабля — и откуда взялись! — уже вели бой с шестью вражескими. Юрка, не переставая кричать «наши», волок к краю пулемёт на треноге. Следом «на трёх ногах» передвигался Борька — мелкий подлец с натугой тащил цинк.

— Пошёл отсюда! — заорал Артур, возвращая винтовку обратно.

— Не! — тявкнул Борька, неожиданно умело заправляя ленту в открытый Юркой казённик.

— Убью!

— Не!

— В наших не попади! — крикнул Артур Юрке, отчаявшись припугнуть Борьку.

— Не! — ответил тот. — Во, а как его… а, понял! — он с лязгом передёрнул затвор, едва не отхватив Борьке палец.

Очевидно тут же забыв о башне, дирижабли баргайцев старались прорваться к порту. Мальчишкам на башне это было на руку — враги выходили прямо под их прицел. Но они какое-то время не стреляли — мешало воспоминание о том, как били по камню пули. Страх мешал, что там говорить…

И вдруг Макс закричал — иначе не скажешь, закричал отчаянно и сорванно:

— Не о том разговор, как ты жил до сих пор,
Как ты был на решения скор,
Как ты лазал на спор через дачный забор
И препятствий не видел в упор…

— Патр-р-рон! — рыкнул Олег, вжимая приклад в плечо. Ему откликнулся пулемёт — одной бесконечной очередью стрелял Юрка, стоя на коленях, а рядом Борька, как в кино, подавал ему ленту из цинка, держа её на руках.

— Да, ты весело жил, да, ты счастливо рос,
Сладко елось тебе и спалось,
Только жизнь чередует жару и мороз,
Только жизнь состоит из полос…

...Рвётся дирижабль — вернее, рвутся под его надутым брюхом бомбы, и дирижабль подкидывает снова и снова, как будто он в ужасе старается залезть повыше от этих взрывов — и из разодранной гондолы падают и падают фигурки…

— И однажды затихнут друзей голоса,
Сгинут компасы и полюса,
И свинцово проляжет у ног полоса,
Испытаний твоих полоса…

...Приклад со страшной силой лупит в плечо. Почти ничего не слышно, только какой-то тонкий вой… а, это белый дирижабль тянет мимо башни — вниз, совсем рядом, бешено вертится винт, а потом вдруг срывается и чудовищным сюрикеном летит куда-то вверх и в сторону. А за ним — выплывает туша баргайца… На! Ещё на! На ещё! Лопается близкий иллюминатор рубки, видны вскинутые руки… На! Юркина очередь опережает, врывается в кабину бешеной свинцовой змеёй…

— Для того-то она и нужна, старина,
Для того-то она и дана,
Чтоб ты знал, какова тебе в жизни цена
С этих пор и на все времена!..

… — Всё! Олег, все, всё!

Он ещё какое-то время тупо смотрел в пустой канал ствола и собирался материться, чтобы Макс не тормозил. Потом поднял голову.

Мимо башни — рукой дотянуться — шёл дирижабль уррвов. На галерее стояли сразу несколько… человек, да, человек. Они — непривычными людскими жестами — тянули вперёд руки с поднятыми большими пальцами. Один размахивал шлемом и что-то выкрикивал. Борька, перепачканный крошкой, пылью и гарью, стоял, подлец, на парапете и со свистом махал уррвам рукой, что-то крича (Олег плохо слышал). Но, когда стало видно, что на галерее стоит ещё один уррв — неподвижно, вытянувшись, держа церемониальным жестом палаш — Артур снял Борьку с парапета за ухо и тоже вытянулся по стойке «смирно». А остальные мальчишки встали на ноги.

И только когда дирижабль ушёл — Олег почувствовал, что из него как будто вынули все кости. И плюхнулся на пол.

Артур со стоном спустил с плеча куртку. Чёрный с алыми прожилками синяк расползался по телу. Артур долго глядел на него, потом — засмеялся и спросил Борьку:

— Тебя чем выпороть — ремнём или хворостиной?

Тот молча засопел и заполз за сидящего возле пулемёта Юрку.

Олег потрогал своё плечо и решил его не смотреть — чего расстраиваться? Тем более, что нога болела зверски — похоже, открылась рана.

— Как там дальше-то? — спросил он вместо этого у Макса. И тот, широко улыбнувшись, сипло прочёл:

— И однажды сквозь тучи блеснут небеса
И в лицо тебе брызнет роса —
Это значит, что пройдена та полоса,
Ненавистная та полоса…

А теперь отдыхай и валяйся в траве,
В безмятежное небо смотри…
Только этих полос у судьбы в рукаве
Не одна, и не две, и не три…

— Хорошо, — искренне сказал Олег.

— Мальчишки, — умоляюще сказала Саша, появляясь в дверях на лестницу, — мальчишки, мы вам воды принесли, попейте, пожалуйста…

А снизу уже поднимался за девчонками офицер-уррв — и ещё один, и ещё… У всех троих были изумлённо-благодарные лица.

* * *

Пришедший офицер был другим — не тем, что появлялся раньше. Глядя на него, Олег вспомнил когда-то где-то читанные (или слышанные?) строки: «И коня нет — убили коня. И папахи нет — пропала папаха. И сабли нет — сломалась сабля. Да и сам-то стоит — шатается…»

107